Андрей Макаревич: Чем я дальше от власти, тем лучше себя чувствую

0

Андрей Макаревич, лидер легендарной группы «Машина времени» продолжает выступать с концертами и заниматься музыкой. На форуме современной русской культуры»СловоНово», прошедшем в Черногории, он рассказал Константину Эггерту, почему ему не интересна современная музыка, а также о том, почему непривитых людей нужно лечить за деньги.

Константин Эггерт: У тебя нет ощущения, что»Машина времени», не обижайся, но «ветеранский» проект. Что это — в основном ностальгия. Нет?

Андрей Макаревич:Посмотри, сколько лет сейчас великим: сколько — Клэптону, сколько — Маккартни, сколько — Элтону Джону. О Rolling Stones я даже не говорю. Смена-то не выросла. У молодых — другая музыка. Я не говорю, что она плохая. Она просто совершенно другая. Я ей не владею, я ею не интересуюсь, потому что от нее у меня нет мурашек. Просто современная российская молодежная музыка, да и мировая, меня не интересует.

— То есть ни разу тебя какой-нибудь рэпер не зацепил?

— Нет. Жизнь коротка и печальна. Я не хочу ее тратить на то, что мне неинтересно.

— И даже рэперы с политическим подтекстом?

— Тем более.

— Почемутем более?

— Потому что, как правило, это малоталантливо и конъюнктурно. Я не люблю ни того, ни другого. Когда случилась перестройка, спасибо Михаилу Сергеевичу, и огромное количество групп из подполья вырвались вдруг на оперативный простор, казалось, что сейчас мы будем окружены гениальными ансамблями и гениальными музыкантами. Но — нет. Гениальных мало вообще в мире, мало не только в России, много посредственных. Но они все бросились сразу в социальную сторону. В Америке тогда возник термин «sausage rock»: когда поют про то, что у нас колбасы нет.

 

Рэперы продолжают петь про то, что у нас нет колбасы, условно. Мы песню «Марионетки» написали в 1974, по-моему, году. Шли ожесточенные споры среди нашей аудитории: это про съезд комсомола или про съезд партии… Ребята, это про вас! Все забудут про эту партию, про комсомол, а вот отношения между людьми останутся такими же, потому что так было всегда и, к сожалению, будет. Всегда были люди, которые дергают за ниточки, и те, которых дергают. Но ведь это никто не слышал. Гораздо удобнее говорить, что песня про Брежнева. Чушь собачья! Это про тебя лично.

— А что тебе интересно сегодня?

— Я пишу какие-то песни, рассказы, рисую, продолжаю делать программу «Смак», но уже в интернете. Мне по-прежнему не хватает времени. Я играю минимум с тремя командами: «Машиной времени», Yo5 и «Джазовыми трансформациями». Это все занимает силы, время и любовь человеческую. Мне повезло, потому что вокруг меня оказались сильнейшие музыканты и они моложе меня, и они профессиональнее. И я за ними тянулся первые 10 лет, не могу сказать, что их догнал, но я себя сейчас чувствую гораздо свободнее, чем когда мы начинали.

Андрей Макаревич и Константин Эггерт. Будва, сентябрь 2021 года

— Многие считают, что когда творческий человек работает в трудных в политическом и в моральном смысле условиях, из этого напряжения у него выходят какие-то гениальные произведения, а потом появляется свобода, конкуренция — и это бьет по качеству. Становится меньше гениев…

— Все зависит исключительно от дарования данного человека. Если он действительно одаренный, ему глубоко наплевать, что происходит и что меняется. Именно потому, что волнуют его более серьезные вещи, о которых мы две минуты назад говорили. Вот если он конъюнктурщик, то, конечно, больше тем появляется. Утром в газете — вечером в куплете.

— Многие сейчас говорят, что государственное воздействие на культуру убивает эту самую культуру. Ты так считаешь тоже?

— Хорошо, когдаесть что убивать. Мы сейчас находимся на фестивале «СловоНово», где ты через каждые две минуты встречаешь замечательного писателя, поэта или художника. Имена их известны, перечислять не буду. Можно говорить о какой-то там эмиграции внутренней, внешней, можно говорить о том, что половина из них сейчас живет не в России. Слушай, и Горький, и Гоголь писали в Италии, а не в России, и составили, между прочим, золотой фонд русской культуры. Вот этим они сейчас занимаются. И то, что они пишут, не будет завтра называться американской или немецкой культурой, потому что это — русскоязычные вещи. А где это делается, мне, например, совершенно не важно. Где им комфортнее, пусть там и работают.

— Русская культура — это русский язык?

— Если мы говорим о словесности, то в первую очередь.

— Как ты пережил пандемию?

— Во-первых, не пережил: мы продолжаем ее переживать. Сначала было даже забавно, потому что никуда бежать не надо, можно спокойно взяться за дела, которые ты откладывал… Что-то дочитать, что-то дописать, что-то дорисовать, что-то допридумывать. Потом, конечно, стало скучно. Все ломанулись в музыкальные интернет-проекты совместно. Сначала было страшно интересно, но быстро наскучило, потому что самого главного, к сожалению, эта штука не дает: непосредственного живого общения с живыми людьми, как это происходит на концерте.

Параллельно переболели в легкой форме, потом привились. Стараемся работать. Половина зала заполнена — значит половина зала. Иногда приходится играть два концерта вместо одного и по цене одного, потому что люди купили билеты еще тогда — и вот они два года ждут, когда мы наконец приедем. Мы приехали, я понимаю, что это для них — событие, но больше, чем половину зала, не пустят, значит надо будет играть два концерта: для первой половины и для второй.

 

— Тебя не удивило, что столько людей вокруг оказались подвержены всяким теориям заговора?

— То, что у нас много м…ков, я знаю давно, причем не только у нас, вообще в мире их количество растет. И я это воспринимаю, как плохую погоду, а что с ними делать?

— Просвещать!

— Просвещать… Вот заболеет человек, на грани смерти поболтается — может быть, у него мозги вправятся после этого. Просто обидно, что он этим своим идиотизмом не собой, а нами еще рискует. Он опасен для окружающих. Сколько он этой заразы сможет разнести! Это плохо. Я за довольно жесткие меры. Нас в школе прививали от полиомиелита, от оспы. У нас спрашивал кто-нибудь, кто хочет, а кто не хочет? В обязательном порядке привили — и слава богу! Никто не болеет ни оспой, ни полиомиелитом, правда? А здесь развели…

— Либерализм развели.

— Я бы предложил одну простую вещь: не хотите прививаться — лечиться будете за деньги. Вот кто привит и, не дай бог, заболел потом — у нас бесплатная медицина, а для вас — за деньги, потому что вы — м…ки.

— На что ты надеешься?

— Меня всегда успокаивала мысль, что все проходит. Все проходит, нет ничего вечного: человек не вечен,система не вечна, и мы это уже видели несколько раз. Это нормально. Бывает такая погода, бывает — такая, жизнь идет по синусоиде. Сейчас она в нижней точке, значит пойдет вверх. Куда она денется?

— Как ты воспринимаешьэпоху Горбачева,эпоху Ельцина. Когда было лучше, когда было больше надежд?

— Нам лучше в эпоху, когда мы моложе. Конечно, при Михаиле Сергеевиче было совершенно золотое время, за что я ему продолжаю кланяться в пояс всякий раз, когда мы встречаемся, дай ему бог здоровья. Просто потому, что еще за несколько месяцев до того, как эта эпоха наступила, самые смелые фантасты не могли предположить такого близкого будущего.

Я мечтать даже не мог о том, что мир будет открытым, что ты сможешь реализовать все, что тебе хотелось, если у тебя хватит потенциала, что планета будет на тебя как на гражданина России смотреть с восхищением, а не с отвращением, как сегодня. Я не предполагал, что я увижу мир. Я не предполагал, что я познакомлюсь с массой людей, музыкантов, с профессией по-настоящему.

— А эпоха Ельцина?

— Она была не очень простая. Было постоянное ощущение опасности от невероятного количества бандитов. И нас спасало только то, что они — точно такие же люди, и они очень любили «Машину времени». Но при этом — ощущение свободы. И не просто ощущение, а сама свобода сохранялась. Мы продолжали ездить по миру, делать что мы хотим и что считаем нужным. Никому не приходило в голову нас как-то ограничивать цензурой. Чем я дальше нахожусь от власти, тем я лучше себя чувствую. Меня не трогают — и слава тебе, господи. Дайте мне заниматься своим делом.

Leave A Reply

Your email address will not be published.